Пугачев
почувствовал душевную усталость, томительное ощущение тоски. Во рту
пересохло, ломило затылок, подергивалось правое веко. Он уже подумывал
посадить вместо себя Овчинникова - пускай судит, а самому ехать в
лагерь. Вот разве этого еще... вон того, что на манер каменного
статуя стоит дубом. Должно, какой-нибудь помещик знатный. Ну, и
гренадер!.. - Подведите-ка его поближе, - приказал Емельян Иваныч. - Вот того, высокого...
Огромный человек в генеральском поношенном кафтане со звездой и
взлохмаченными седыми волосами все так же продолжал стоять, скрестив
руки на груди и закусив нижнюю губу. Его придвинули к крыльцу. Он был от
Пугачева в десяти шагах и глядел в лицо его ненавистно и пронзительно. Пугачев передернул плечами и спросил барина: - Кто ты? - Предводитель дворянства Сипягин, генерал-майор в отставке, - гулким голосом ответил тот и, откинув голову, выкрикнул:
- А ты государственный преступник! Ты самозванец, похитивший имя
покойного государя Петра Федорыча! Изменник ты престолу и отечеству!
- Кто, я самозванец? Я изменник? - с немало открытым удивлением
воскликнул Пугачев, впиваясь руками в поручни заскрипевшего кресла.
И тотчас поднялась шумная сумятица. Взвинченная толпа, заполнившая
воеводский двор, разом прянула к помещику Сипягину и обрушилась на него
неистовыми криками. Идорка, посланный Овчинниковым, бросился усмирять
толпу. - Батюшка-т изменник? Ха-ха! - хохотали крестьяне. - Ты сам изменник, боров гладкий! - Для вас, дворян, может, он и изменник. А для крестьянства отец родной!
- Темные вы, кроты слепые! - плеснул в кипевшую толпу, как масла в
огонь, предводитель дворянства. - За кем идете? За бродягой! Тут
возле самого Сипягина вынырнул Идорка; лицо его было свирепо, рот
кривился, бородка хохолком тряслась. А какой-то низкорослый мужичок в
лаптях и в зипунишке с низко опущенной талией, скорготнув зубами,
вприскочку ударил помещика в висок. Тот чуть покачнулся и вновь
окаменел. Идорка, держа наготове сверкнувший под солнцем нож,
воззрился на бачку-осударя. Пугачев погрозил ему пальцем. Идорка,
ссутулясь, снова нырнул в толпу. - Детушки! - крикнул Пугачев,
но его зычный зов потонул в поднявшемся содоме. Горнист проиграл в
рожок, ударил барабан, крики лопнули, настала тишина, только похрюкивали
запертые в хлеву поросята, да шмель гудел, виясь над Пугачевым.
- Детушки! - опять раздался наполненный внутренним ликованием голос
государя. - Вот дворянский предводитель обзывает меня самозванцем да
изменником. Я бы загнул ему словечко, да, чаю, вы лучше с ним
перемолвитесь. - Заспокойся, отец наш, мы сами... И
вновь закрутился голосистый вихрь, град, гром. Улица и переулок возле
воеводского дома были запружены огромным людским скопищем. Во двор
никого более не впускали. Любопытные лезли на заборы, деревья, даже
умудрялись забраться на крышу жилища воеводы. Какой-то беспоясый, пьяный
бородач, держась за печную трубу, пронзительно кричал с крыши: "Бей их,
захребетников!.. Бей, бей, не жалей!" Ближайшие к Сипягину
крестьяне, из его крепостных и дворни, встопорщились, как пред медведем
лайки; беснуясь, они наскакивали на него, плевались в его сторону,
потрясали кулаками. А он, осыпанный проклятиями, все так же
невозмутимо стоял, окаменевший. Вот подкултыхал к нему старый солдат на
деревяшке, что-то зашамкал, ударяя себя в грудь и пристукивая в землю
липовой ногой. Черноволосая баба сорвала с головы платок, стегнула им
барина, как плетью, завопила: "Суди тебя бог, только что кровопивец ты,
кровопивец!" Сутулый, широкоплечий дядя, растолкав толпу
локтями, заорал на Сипягина хриплым и страшным, как рев зверя, голосом.
Он сжимал кулаки, взмахивал руками, затем, повернувшись в сторону
"батюшки", отбивал ему поклон, касаясь земли концами пальцев, и, снова
обратясь к барину, продолжал со свирепостью пушить его. Из-за сильного
шума до Пугачева долетели только разрозненные фразы: - Ха! Дворянский предводитель... В болото... В болото нас загнал! Хлеб не родит... Две деревни на заводы продал... На Урал-гору. А батюшка, царь-государь - наш кровный, сукин ты сын! - Ваше величество!.. Ваше величество!.. - надрывался в крике солдат на деревяшке. - Прикажите вздернуть его! - Смерть, смерть ему!.. - заорала вся толпа.
И лишь только на момент примолкли все, ожидая знака государя,
совершенно спокойный внешне предводитель, с ненавистью ткнув по
направлению к Пугачеву каменной рукой, гулко заголосил: - Лжец он, ваш Емелька Пугачев!
Тут мгновенно появившийся Идорка поразил его ударом кривого ножа в
грудь... Затем, уже мертвого, крестьяне подволокли барина к плахе с
топором.
2. А.С.Пушкин:
Рапорт графа Меллина от 2-го августа: Не
только крестьяны, но попы, монахи, даже архимандриты возмущают
чувствительный и нечувствительный народ. В Саранске архимандрит
Александр в иктинье помянул Петра III — при въезде же его встречали
архимандриты, монахи, священники с народом и прапорщиком
Шахмаметьевым, коего Пугачев и пожаловал полковником и воеводою. При
входе моем в город, я его арестовал. Дворяне, купечество> и народ не
супротивлялись злодею. Я один преследую Пугачева, лошади устают,
люди занемогают — не знаю где Муфель; Михельсон в Арзамасе. Пугачев в
Саранске дворян и прочих повесил 300 человек (между прочими
генерал-маиора Сипягина). От прапорщика Шахмаметьева не успел взять я
допроса — благородных изменников взял с собою, а черных людей велел под
висилицею высечь плетьми.
3. Неизвестный источник:
4. Из письма помещицы Лопатиной:
Арзамас,
сентября 19-го, 1774 года.
«Государь
мой, Иван Антипович! Письмо от вас, от 2-го сентября, получила того-ж
18-го, в котором изволите писать о
несной (несносной) нашей горести и печали
общей, о смерти покойных Степана Ивановича и Марьи Григорьевны. И на то вам, государь мой, доношу, что
мы к вам писали обстоятельно и послали
человека, столяра Тимошку,
августа 27-го числа; а от вас из
Мурома он поехал на паре; на что и ныневас о горесном случае нашем, по смерти
их, уведомляю. Покойные поехали, собравши к вам в Тулу и взяв с собою лутчее платье, бриллианты и
серебро, до приезду злодея Пугачева в Саранск за день, и доехали до Сипягина
генерала и предводителя саранскаго, и с ними Василий Иванович Языков. А у
Сипягина ночевавъ, и после обеда поехали все вместе и, отъехав 15 верст до села Украинцова Ш,ербачовой, Марьи Григорьевой, и в том селе пойманы мужиками; Степана
Ивановича сковав с Сипягиным; а Василья Ивановича, посадя на стул,
взяв на боярской двор под караул. Обоз остался за деревнею, в коем была
и нещастная Марья Григорьевна, назвав ее Бориска своею женою и выпросясь у
мужиков за дватцать три рубли; и как
они из Украинцова повезли их в Саранск, и отъехав до села Исы три версты, и в
том селе встретясь злодейская команда—казаки; она ушла из обозу, взяв
с собою беднаго сына
Дмитрия и всех прося людей и
женщин, в таком несчастном случае, чтоб их не оставили;
однако никто с нею не пошел. Она же еще на сносех была брюхата; и из
вышеписаннаго села Украинцова ушла Катерина с сыном поваром и девка. А из
Исы ушел Васька, прикащиков сын; Федька, дальной Нееловки, прикащиков сын и псарь.
Так злодеи, довезя Степана Ивановича, в Голицыненочевали, коя на Инзаре; из Голицына бежали Бориска, и
столяр Оска, Савушка, Мишка. Его упокойнаго, привезя в Саранск, злодеи замучили плетьми, и муча бросили; несколько полежа и сгоряча
вскочил, так ему предали смерти,
подсекли жилы. Сипягина тож плетьми замучили и вбив в рот кляп, который много перед ним
говорил и бранил его, называя его
злодеем и вором и
разорителем Пугачевым, и говоря в народ, чтоб не думали, якобы государь
был; а Василья Ивановича повесили, и Сипягина сына 14-ти лет.